Отказы переносились болезненно. Некоторые просители впадали в ярость и выкрикивали бессвязные угрозы в его адрес. Другие спокойно говорили о вопиющей несправедливости с его стороны. Олфайри привык принимать трудные решения, но его душа не успела окончательно загрубеть, и он сожалел, что просители относили отказ на его счет. Кто-то должен был выполнять эту работу, и Олфайри не мог отрицать, что находится на своем месте.
Естественно, он не был единственным диспетчером Пересадочной станции. Поток просителей направлялся в разные офисы. Но в сложных случаях коллеги приносили решение на его суд, и за ним оставалось последнее слово.
Пришел день, когда перед ним появился гуманоид с красновато-коричневой кожей, конечности которого заканчивались венчиком извивающихся щупалец, обитатель Хиннеранга. На одно ужасное мгновение Олфайри подумал, что перед ним — хирург, оперировавший его. Но сходство оказалось чисто внешним. Проситель не был хирургом.
— Это Пересадочная станция, — сказал Олфайри.
— Мне нужна помощь. Я — Томрик Хориман. Вы получили мое досье?
— Да, — ответил Олфайри. — Вам известно, что тут мы не оказываем помощь? Мы можем лишь послать вас туда, где вы ее получите. Расскажите мне о себе.
Щупальца хиннерангийца извивались, как от душевной боли.
— Я выращивал дома, — начал он, — и перерасходовал капитал. Моя фирма под угрозой краха. Если я смогу попасть на планету, где мои дома вызовут интерес, дело можно поправить. Я хотел бы выращивать дома на Мелкноре. Наши расчеты показывают, что там они могут найти широкий спрос.
— Мелкнор не испытывает недостатка в жилищах, — ответил Олфайри.
— Но там любят новизну. Они бросятся покупать. Иначе мою семью ждет разорение, добрый господин. Потеряв честь, я не смогу жить. У меня дети.
Олфайри знал об этом. Как и о том, что хиннерангиец сказал правду. Если путь на Мелкнор для него будет закрыт, ему не останется ничего другого, как покончить жизнь самоубийством. Так же, как и Олфайри, на Пересадочную станцию Томрика Хоримана привела смертельная угроза.
Но Олфайри обладал особым даром. А что мог предложить хиннерангиец? Он хотел продавать дома на планете, которая в них не нуждалась. Он возглавлял одну из многочисленных фирм и к тому же оказался плохим бизнесменом. Он сам навлек на себя беду в отличие от Олфайри, который не напрашивался на раковую опухоль. Да и смерть Томрика Хоримана не стала бы огромной потерей ни для кого, кроме ближайших родственников. Олфайри понял, что в просьбе придется отказать.
— Скоро мы объявим вам о нашем решении, — сказал Олфайри. Он затемнил стены лаборатории и собрал диспетчеров. Они согласились с его решением. Поворот переключателя — и перед ним вновь возник хиннерангиец.
— Я очень сожалею, но в вашей просьбе отказано.
Олфайри ждал злости, истерических угроз, отчаяния, чего угодно, но только не сочувствия.
Продавец домов молча смотрел на него, и Олфайри, который пробыл среди хиннерангийцев достаточно долго, чтобы понимать и невысказанные ими чувства, вдруг ощутил, как на него нахлынула печаль. Томрик Хориман жалел его, диспетчера Пересадочной станции.
— Простите меня, — сказал хиннерангиец. — Но вы взвалили на себя непосильное бремя.
Олфайри был потрясен. Хиннерангиец горевал не о себе., а о нем. И Олфайри едва не пожалел о том, что вылечился от рака. Слишком тяжкой была эта ноша.
Томрик Хориман сжал поручень и приготовился к возвращению на Хиннеранг. На мгновение его взгляд встретился с глазами землянина.
— Скажите мне, ваша работа… Такая непомерная ответственность… Каким образом вы согласились?
— Меня приговорили к ней, — ответил Франко Олфайри. — Это цена моей жизни. Я никогда не испытывал таких страданий, даже когда умирал…
Олфайри стиснул зубы и нажал на кнопку.
Роберт Силверберг
На Земле хорошо, а дома лучше
Видно, все вышло из-за того, что не по нутру мне города. Сутолока. Грохот. Дышать нечем. Неоновые огни. Я, конечно, не деревенщина — в Тэрритауне родился, в самом центре старенького Нью-Йорка. Но это было давно — тридцать пять лет назад. А если быть точным, в 2612 году. Когда все случилось, то уж минуло двенадцать лет, как ноги моей не было на Земле.
А мне только того и надо, ей-богу. Я жил не тужил и горя бы не знал, да вот приспичило одной канцелярской крысе из главной конторы отправить меня в отпуск.
Работаю я в компании “Трансмэт” в должности техника-ремонтника первого разряда. Платят мне семь тысяч земных долларов в стандартный год с поправкой на местные экономические условия. Половину своего двенадцатилетнего стажа я отработал на Кроуфорде IX. Симпатичная такая планета сотнях в шести световых лет от Солнца. Ее населяют около двух тысяч землян и еще всякие туземные формы жизни вроде обезьянок с голубой кожей и ярко-зеленым пятном на пояснице.
Я обслуживаю большой нуль — передатчик, почти единственное средство связи Кроуфорда IX со старушкой Землей. Радиограмма шла бы с Кроуфорда IX лет шестьсот, и это ладно бы, найдись там приборы, чтобы принять ее. Ну, а полет обычного космического корабля в один конец занял бы лет эдак тысячу с лишком. Конечно, сверхсветовой корабль добирается за две недели, но тут есть маленькая загвоздка: люди не переносят полетов в шестимерном пространстве. Поэтому сверхсветовые корабли и летают без людей с грузом нуль — передатчиков, а садятся они только при помощи системы самонаведения. Ну, а нуль — передатчиками командует уже “Трансмэт”: не успеешь мигнуть — а тебя выбросило тысяч за пятьсот парсеков, и никакого риска для здоровья, а вместе с тобой — еще и багаж компании. Это и есть нуль — транспортировка безо всякой там теории относительности.
Работа моя такая: сижу в конторе по восемь часов в день и слежу, чтобы передатчик не шалил. А то, знаете, попадет маленькая соринка в ячеечный волновой усилитель — и человек прибудет в пункт назначения вывернутым наизнанку. Такие случаи бывали. Вот я и осматриваю ежедневно кольцевой активатор Торсона, от которого работает нуль — передатчик, снимаю показания приборов и каждое утро перед выходом на связь подтверждаю Земле исправность системы.
Отработал — и гуляю на все четыре стороны, а для отдыха, скажу я вам, другого такого места в половине Галактики не найти: тут тебе и прозрачные озера, и самые что ни на есть девственные леса, и голубое небо, и воздух чище чистого. Промышленности-то на Кроуфорде IX никакой, здешние колонисты ее близко не подпускают. Почти все местные — фермеры, хотя есть тут и писатели, композиторы, философы. Творения свои они отправляют на Землю через “Трансмэт” и между прочим получают неплохие денежки. Кроуфорд IX живет простой, неиспорченной жизнью. Ночью здесь идет метеоритный дождь, и даже у старожилов каждый раз захватывает дух от этой красоты. А еще у нас есть три луны, которые вращаются по таким сложным орбитам, что ночью все тени кружатся.
Словом, местечко — другого не надо. Мне нравится. Я надеялся, что так и скоротаю здесь свой век: буду отрабатывать урочные часы, а потом бегать на озеро с книжкой или удочками (новомодные магнитные сети мне даром не нужны, спасибо!), а то и с бутылочкой чего-нибудь веселящего. Но вот однажды утром, как обычно, даю сигнал на включение, достаю из капсулы только что прибывшую почту и вдруг вижу: поверх стопки лежит послание, отпечатанное на фирменном бланке “Трансмэта”. Адресовано в Отдел ремонта и не кому-нибудь, а господину Вдвину Ризу.
Эд Риз — это и есть я. И никакой почты, кроме денежных переводов раз в месяц в счет жалованья, я отродясь не получал. Нет у меня на Земле ни родителей, ни братьев, ни сестер, ни жены, ни любовницы — никого, кому пришло бы в голову писать мне.
Я подтвердил получение, свалил всю остальную почту в корзину — почтальон ее после рассортирует, и раскрыл письмо.
Отправили его из главной нью-йоркской конторы.